Как выпороть жену розгами рассказы. Наказание жены

На следующее утро мы проснулись в прекрасном настроении. Так часто бывает, если накануне немного перебрать алкоголя, а потом иметь бурный секс. Им мы день и закончили, с него и утро начали. Света оседлала меня как дикого мустанга и мы отправились скакать по прериям любви. Время от времени я пошлепывал ее ладошкой по горячей попке, от чего ее движения становились все интенсивнее и интенсивнее. Наконец и лошадка, и лихая наездница достигли финиша. Шлепал я Свету довольно сильно, так что ее попка стала розовой. Когда мы вышли в кухню к завтраку, появилась и Татьяна. Следы на ее попе утратили вчернашнюю багровость, но все равно было видно, что обладательницу славненькой попки накануне неплохо выпороли. Таня пошутила насчет розовой попки старшей сестрички, я отшутился что это была разминка а сюрприз ждет Свету попозже.
Я никогда не сажусь за руль под шафе, так что накануне оставил машину возле дома друзей. И с утра засобирался забрать ее, а заодно приготовить для любимой жены замечательный букетик. Наши друзья жили возле лесопарка, так что взяв машину, я ненадолго заехал в лесочек. Вот и березки, молоденькие и стройненькие с тонкими и упругими ветками. То что надо для хорошей порки! Понимая, что поступаю нехорошо, я все же срезал пяток тоненьких и стройненьких прутиков, сантиметров по 60 длиной, завернул их в кулек и отбыл домой. Вообще-то для моих целей подошел бы и плетеный ремень, служивший домашним воспитательным средством. Судя по рассказам Светы и свежим следам от его применения к Таниной очаровательной попке, сложенный вдвое он был достаточно эффективен. Но мне хотелось подарить любимой жене неизгладимые ощущения, после которых сама идея порки стала бы для нее неприемлемой.

Когда я принес пакетик домой и развернул его, чтобы оборвать листочки и излишие веточки, Света сразу догадалась для чего эти волшебные прутики приготовлены. Она разгуливала по дому в трусиках и беленьком топике, так что реакция ее сосков стала видна мгновенно. Я не удержался и засунул руку ей в трусики, в то самое нежное и ласковое место. Моя любимая и очаровательная кисонька была абсолютно мокрой. Света была готова!

А я, наслаждаясь ее реакцией, предвкушая грядущее лечение жены от пороков воспитания медленно собрал из прутиков букетик, обдал его кипяточком и смазал кончики спиртом. Сугубо из гигиенических соображений. Педант и зануда во всем должен быть таким, даже в порке любимой жены настоящими розгами. Потом обмотал букетик тонкой проволокой... Все, розги были готовы к употреблению. теоретически я был неплохо подкован в вопросах порки. Света всегда охотно и с удовольствием рассказывала как их с Татьяной порол отец, особенно любила она предаваться воспоминаниям о плетеном ремне лежа со мной в постели. Но теперь мне предстояло приобрести практический опыт.

Ну что, Светочка, приступим, - радостно сказал я и помахал в воздухе розгами. Пошли в комнату. Не хочешь Татьяну пригласить в качестве зрительницы?
- А можно?
- Конечно. Так даже привычнее, тем более ты рассказывала что отец порол вас вместе.
Татьяна не заставила себя долго ждать.
- Ну что, спросил я, где тебя пороть и в какой позе? За тобой право выбора.

Света спокойно зашла в нашу с ней комнату, сняла с себя трусики и топик и облокотившись о столик раздвинула ноги и выставила попу. Она как бы поддразнивала и подзадоривала меня. Начинай!

Смелость супруги потрясла меня, но отступать было некуда.

Мне не хотелось делать это и я начал нежно поглаживать розгами тело любимой, прошелся от плечей до попочки, потом погладил нежные окружности ее прелестных ягодиц. Света млела, а я наконец решился...

Я встал немного сбоку, так удобнее было хлестать. Разумется об ударе в полную силу и речи быть не могло. Я занимался тенисом и айкидо, удар у меня был поставлен неплохо. Игра в тенис позволила мне хорошо развить кисть, так что я решил, как говорят, поработать кистью. Взмах и первый удар обрушился на прекрасное тело моей супруги. Именно обрушился, потому что сразу на попе выступили красные полосы, а Света ойкнула. Два! Три! Четыре! Пять. Я сменил позицию и став с другой стороны стал хлестать ее розгами, по другой половинке, создавая на теле симметричный рисунок. Я не щадил любимое обожаемое тело. Клин клином вышибают - это известно. Поэтому я решил высечь свою супругу так, чтобы дурные мысли о порке навсегда исчезли из ее хорошенькой головки.

Света держалась стоически, постанывала, хотя я разошелся не на шутку. Она старалась периодически сжимать и разжимать ягодицы в такт ударам розги. К концу первой двадцатки попа и бедра постепенно приобрели почти свекольный цвет. А кожа выглядела так, будто на нее насыпали кашу покрашенную в красный цвет. Я понял смысл выражения "березовая каша".

Ну как самочувствие? Участливо спросил я супругу и нежно провел рукой по ее возбужденной груди. Соски были каменные. А дальше нежно пальчиком я попробовал ее влажную кисульку, мокренькую и жаждущую.
Света держалась молодцом и сказала, что терпимо и просто спросила:

Сколько осталось?

Десяточка, чтобы не отставать от Татьяны. Только ты получишь ее не по попе, а по спине. И с этими словами я со всей силы хлестнул супругу по верху спины. А потом еще и еще, и так десять раз. К концу порки тело моей любимой Светульки выглядело и красиво и ужасно одновременно. Но я понял постыдную для себя вещь, мне нравилось хлестать любимое и обожаемое тело ничуть не меньше, чем целовать и ласкать. Следы от розг возбуждали, они придавали особую сексуальность прелестному телу Светланы.

Татьяна с интересом наблюдала за сечением своей сестрички, и по окончании экзекуции тактично удалилась. Якобы за волшебной мазью. Тактичная девушка! А я избавившись от одежды сзади вошел в Свету. Это не потребовало никаких усилий, ее мокрющая кисюшка просто жаждала хорошего утешительного массажика изнутри. Тем более массажный инструмент был в полной готовности.

Секс был сумасшедший, Света визжала и стонала, оргазм был не оргазмом, а настоящим цунами. Да и я, признаться, не испытывал еще такого удовольствия, хотя поза, когда я брал жену сзади была из наших излюбленных.

В итоге получилось совсем не так, как планировал я, а скорее совсем наоборот. И не излечил я Свету от "пагубного порока", а скорее сам целиком поддался ее "тлетворному" влиянию. Женщины всегда добиваются, чего хотят.
Эта порка настоящими березовыми розгами открыла новую страницу в наших с ней отношениях.

Рецензии

Классно, секси!
По моему скромному мнению, такие наклонности живут в каждом человеке.
А кто клянется, что в нем не живут, пускай хоть раз получит по голой попке.
Лично я возбуждаюсь от одного прочтения и фильма, что прокручивается в голове.
И здесь вовсе нет и тени мазохизма: ведь хочется приносить не боль и унижение, а заботливо доставлять удовольствие!
Сама пишу об этом, заходите, если будет желание, у меня все о прекрасном и запретном.

Мазохизм - это скорее понятие некоего психологического состояния. Моя жена просто возбуждается во время порки, даже в процессе ожидания. Такова уж ее физиология. Но в жизни это сильный волевой человек, как и ее младшая сестра. Та вообще термоядерный бульдог. А в школьные годы обеих регулярно порол ремнем отец, любил, но порол плетеным ремнем по голой попе. Плетеным потому что он сильнее по ощущениям, но не оставляет следов. Мой тесть кстати крупный специалист по рефлексотерапии, имеет свой кабинет.

Дата: 28/12/2007
Тема: Рассказы

На часах было уже 10 вечера, когда начальство отпустило наш коллектив. Поэтому домой я рвался из последних сил, успев прикупить по дороге лишь бутылку шампанского.
И что же я увидел?
Елка не убрана, в квартире нет той милой атмосферы праздника, которая сопутствует Новому Году, а моя супруга сидит на диване с насупленной физиономией, не сводя глаз с экрана, где за Леоновым охотились тигры.
- Прости, милая, ты же знаешь Парфенова. Он не отпускал меня до самого последнего момента...
Мне, действительно, было неловко, что так задержался, но она! Такого в моей жизни еще не было, чтобы никто не удосужился настрогать салат оливье!

Жена оторвалась от экрана и посмотрела на меня, вложив в свой взгляд все презрение, накопленное за время ожидания.
- Ты тряпка, - сказала она тихо. - Я вышла замуж за тряпку! Я ненавижу тебя! Тобой помыкает это ничтожество Парфенов, а ты не можешь ему ответить. Кто тебя будет уважать, если ты сам себя не уважаешь?
Что-то в ее словах показалось мне знакомым. Про "уважать" часто говаривала ее подруга Наталья, спелая дородная деваха, кидавшая на меня вполне недвусмысленные взгляды.

У Натальи была? - спросил я
- Да, была! - кивнула она, и с вызовом посмотрела на меня. - А что, нельзя?
- Это она тебя научила так мужа с работы встречать? В праздник.
- Да с тобой разве можно праздновать? Люди веселятся, радуются, надеются, что в будущем году все будет не так, а гораздо лучше, а ты!..
Она отвернулась.

Я не мог ей сказать, что до последней минуты мы с Парфеновым разрабатывали новую стратегию компании. Эта модель должна была дать отличную прибыль в будущем году, но при одном условии: абсолютной секретности на этапе подготовки. В планирование этой кампании был посвящен только узкий круг сотрудников, и основная работа закипела, когда в два часа пополудни все рядовые работники были отправлены по домам с пожеланием успехов в новом году.
Я неплохо зарабатывал, жена не работала, училась на курсах веб-дизайна, и если бы не эта стерва Наталья, от которой она возвращалась вся нашпигованная чужой завистью, все было бы в порядке.

Давай лучше нарядим елку, - предложил я. - А то неуютно как-то.
Жена не сдвинулась с места. Она продолжала смотреть на экран, где бегал Леонов с намыленной задницей. Вздохнув, я подошел к елке и раскрыл коробку из под обуви "Саламандра", в которой с незапамятных времен наша семья держала игрушки.
В дверь постучали. Я хлопнул себя по лбу. Совсем забыл, что я с работы позвонил в бюро добрых услуг и заказал домой Деда Мороза.
- Открой, - попросил я жену и добавил насквозь фальшивым тоном: - Ума не приложу, кто это может быть?
Она поплелась к двери.

На пороге стоял Дед Мороз. В воздухе сразу запахло тем неповторимым запахом, который бывает у стоящего колом белья, высушенного возгонкой на морозе.
- Добрый вечер, дорогие мои! - густым басом сказал он и прошел, мягко ступая узорчатыми валенками, в столовую. - Поздравляю вас с наступающим Новым Годом!
- Спасибо, - дружно ответили мы с женой, чувствуя себя дошколятами на елке.
Дед Мороз огляделся, увидел неубранную елку, полное отсутствие стола под белой скатертью и спросил.
- Что ж вы Новый Год не встречаете? Елку не нарядили? Не успеете, жаль...
- С ним встретишь, - буркнула жена и отвернулась.
Дед Мороз снял с плеча мешок, подвинул к себе стул и сел посредине столовой, картинно отогнув полы атласной шубы.
- Случилось что? Рассказывай, милая.
- Да что тут рассказывать? - встрепенулась жена, поняв, что нашла благодарного слушателя. - Разве это жизнь? Он целыми днями пропадает на работе, а денег приносит - перед соседками стыдно. Я верчусь, как могу, отдыха не вижу. Ездим на "Жигулях", в Крыму были один раз два года назад, когда у него дипломная практика была. И все.
- Работаешь? - участливо спросил Дед Мороз?
- Учусь.
- Это дело хорошее, - кивнул он и повернулся ко мне. - Ну, что скажешь, соколик?
Мне, почему-то, сразу захотелось выложить этому старику с добрыми глазами и про стратегию, и про надежды, но я сдержался и лишь пробормотал:
- Она хорошая. Просто ее Наталья накручивает.
- Какая-такая Наталья? - Дед Мороз поднял мохнатые брови.
- Подруга ее. Живет с азербайджанцем, владельцем нескольких лавок на рынке, денег он ей отсыпает щедро, вот она и учит жену уму-разуму.
- Понятно, - нахмурился Дед Мороз. - Значит, говоришь, уму-разуму учит? Что ж... И ты поучи. На то ты и муж.
- Да учил уже, - махнул я рукой, - не получается ничего. Против этой Натальи как против лома нет приема.
Он нагнулся к своему мешку, долго копался и, вытащил наружу пучок каких-то прутьев.
- Вот! - сказал он гордо, потрясая пучком. - Березовые. Только что срезаны.
- Что это?
- Как что? - удивился он вопросу. - Вы что, розог в жизни не видели?
- Нет, - ответили мы одновременно.
- Эх, что с вас взять? Городские... - и, обратясь к моей жене, сказал ей ласково: - Значит так, милая. Скидывай аккуратненько штанишки, задери юбчонку и ложись.
- Куда? - она не поверила своим ушам. Я же вообще был в полном ступоре.
- Да хотя бы сюда, - Дед Мороз стукнул ладонью по обитому подлокотнику кресла, отчего в воздух взвилась густая пыль, заставив его поморщиться и чихнуть.
- Но позвольте... - начал было я.
- Эх ты, чудак человек, - покачал он головой, - Я же помочь тебе хочу. Разве Дедушка Мороз плохому учит? Давай, давай, милая, не рассиживайся. Знаешь, сколько мне еще визитов сделать надо?
Слово "визит" показалось мне смешным в устах такого патриархального старца, что я отвернулся, чтобы не засмеяться. А когда взглянул на жену, то понял, что с ней происходит нечто странное. Она шла к креслу как сомнамбула, а Дед Мороз смотрел на нее добро и участливо. Так удав смотрит на кролика. Ведь кролик доставит удаву счастье. Вот удав и радуется.
Нужно было что-то делать, как-то вмешаться...
- Позвольте... - начал было я. Но не успел.
Жена уже выпуталась из трусиков, перешагнула через них, и легла на перекладину кресла, оттопырив свой аккуратный задик.
Дед Мороз, кряхтя, поднялся со стула, похлопал розгами по ладони и, как-то по-хозяйски задрал на ней юбку. Я молчал, не в силах пошевелиться.
- Думаю, что тридцать розог вразумят тебя, милая. Это совсем немного, и очень полезно для души, - Мороз уговаривал ее, хотя она и не думала отказываться.

Розги просвистели в воздухе, словно арбалетные стрелы. На белой попке моей жены появились первые розовые полоски, и она громко ойкнула.
Видимо боль вывела ее из гипнотического транса, и она закричала:
- Что вы делаете? Мне же больно!
- Конечно, больно, - согласился Дед Мороз, охаживая ее ягодицы. Порол он размеренно и неторопливо. А что ты думала, за твои художества тебя медом поить будут?
Розги ложились ровно, жена уже орала истошно на одной ноте, но, как ни странно, с места не двигалась. А старый, но крепкий дед продолжал свою нотацию.
- Ты что себе позволяешь? Как с мужем обращаешься? Он тебе что, собака подзаборная? Собаке и то кость бросят, а к мужу тем более надо с добром и лаской. Не перечить, не злословить, а выполнять, что от тебя требует честь хозяйки дома.
Попка уже сменила цвет на красный, некоторые полоски припухли. Моя бедная супруга выла в голос и стучала кулачками по обивке.
Дед Мороз внезапно прекратил порку.
- Передохни чуток. Десяточку уже получила. Скоро продолжим. Упрел я с тобой.

Мой язык, наконец-то отлип от неба.
- Прекратите, пожалуйста, - как можно тверже сказал я Деду Морозу. - Мы вас не для этого приглашали.
Но жена вдруг посмотрела на меня с такой ненавистью, что я тут же прекратил свои претензии. Дед Мороз лишь хмыкнул и достал из необъятного мешка новую порцию розог.
- А теперь, милая, получи за подружек-разлучниц, за болтовню суесловную, за наговоры на кровинушку свою, мужа и хозяина, который для тебя и добытчик, и защитник.
Розги так и сыпались градом на багровую попку, но жена уже не орала дурным голосом, а всхлипывала и стонала так, что сердце мое разрывалось на части.
С возгласом: "А это тебе за глупость твою несусветную!" Дед Мороз закончил вторую порцию.

Бедная моя женушка не могла даже пошевелиться. Она так и висела на подлокотнике, приходя в себя. Наконец, она прошептала еле слышно:
- Больно... Хватит.
- Нет, не хватит, - твердо заявил Дед Мороз. - Сказал тридцатку получи, значит, все, до единой тростиночки примешь. А то удумала отвертеться!
Я уже не вмешивался. Все происходящее казалось мне кошмаром, из которого нет выхода. И понимаешь, что спишь, и сил нет проснуться.
Вновь засвистели розги.
- Прощенья проси у мужа, под розгами, за праздник испорченный, за елку ненаряженную, за то, что правила не блюдешь, нашими дедами завещанные.
- Прости, прости меня, дуру! - закричала моя любимая. Я бросился к ней и стал целовать ей руки.
- Ну что ты, что ты! Ты для меня самая лучшая, самая хорошая жена на свете!
- Я же бросить тебя хотела! - кричала она, мучаясь от невыносимой боли. - Наталья мне уже подыскивать стала. Никого не хочу! Ты, ты мой любимый! Прости!
- Наталью - в батоги! - заключил Дед Мороз, и двумя размашистыми аккордами закончил экзекуцию.
Жена лежала не двигаясь
- Встань и иди в угол. Постой так с полчасика, пока у нас с супругом твоим мужской разговор будет. И, повернувшись ко мне, укорил: - Совсем ты слаб духом. Нельзя так. Стань мужчиной и хозяином и помни - ты за нее ответственный!
Я внимал, но краем глаза косился на угол, в котором, уткнувшись носом, стояла жена. Попка моей выпоротой супруги переливалась всеми оттенками от красного до фиолетового, а я не мог не признать, что зрелище получилось достойное кисти мастера психоделического направления.
- Ну, мне пора, - возвестил Дед Мороз. - Да! Чуть не забыл. Вот вам подарки. Откроете, когда часы пробьют.
Он вскинул мешок на плечо, открыл дверь и пропал во тьме подъезда.
Подойдя к жене, стоявшей в углу, я опустился на колени и легонько, губами коснулся ее пышущей жаром попки.

Дверь отворилась, и в квартиру ввалился еще один Дед Мороз. Росточку небольшого, в потертой шубе и сдвинутой набок бороде. Его красный нос явно был не морозного, а алкогольного происхождения.
- Фью! - удивленно свистнул он. - Куда это я попал?
Покопавшись в кармане, он достал замусоленную бумажку:
- Ваш адрес? Дед Мороза заказывали? С Новым Годом! С Новым Счастьем! - дежурно отбарабанил он, оглядываясь в поисках стола.
- Дед Мороз уже был, - ответил я ему, ничего не понимая.
И тут стали бить куранты.
- Бокалы! - закричал я.
Жена опрометью бросилась к серванту, достала три бокала, пробка стрельнула и мы чокнулись.
- А что в подарках? - вдруг спросила она.
Ей достался огромный розовый пакет, а мне - темно-синий, поменьше.
Жена вытащила оттуда красную атласную подушку в виде сердца. Причем сердце удивительно походило на качественно выпоротую попу.
А в моем пакете лежал ремень. Из мягкой натуральной кожи...

Наверное за пьянку, наказывать и пороть мужа нужно обязательно , но вот наказывать и пороть мужа за пьянку при подруге , решится далеко не каждая жена, даже если муж разозлил ее до поросячьего визга.

Наверняка, каждая жена выбирает свой вариант наказания мужа за пьянку, но как вы сами понимаете далеко не всегда даже какое то жестокое наказание, дает желаемый результат. Иначе и пьяниц мужей уже наверное не было бы у нас, после женских наказаний этих, если бы они срабатывали так как нужно.

Одна жена вообще наказывала пьяницу мужа особым образом. Раздевала догола, лупила ремнем и выставляла на третьем этаже голого на балкон проветриваться после пьянки. А затем, после проветривания, снова лупила чем попало и вопли несчастного пьяницы по всему дому разносились. Кто то думает что я фантазирую, но нет…

Так оно и было и однажды, тот муж бедняга даже через балкон к соседке молодой голый перелез от наказания пытаясь спастись. Так жена его и там достала и прямо при соседке голого порола. Та впечатлениями от наказания этого, еще долго с женщинами из дома делилась все успокоиться не могла.

Вовка тоже когда то пил, но его так позорно жена не наказывала, только грызла постоянно когда он пьяный приходил домой. И грызла так, что однажды после сильной пьянки Вован утром на трезвую голову поклялся что если еще раз так напьется то при свидетелях будет на коленях прощения просить. Да и наказывай меня говорит — как хочешь. Слово дал, что так оно и будет, с твердым намерением что пить он так больше не будет и наказывать жене его не придется никак.

Но увы… Прошло немного времени и он нажрался снова как свинья, а про слово свое которое жене давал и забыл совсем. А она зараза не забыла и утром едва мужик с головной болью проснулся вытащила его на кухню в трусах одних. А там уже сидела Наташка, подруга жены еще школьная и соседка. За забором жила и даже калитка к ним общая была.

Ну что говорит жена… Слово свое помнишь, которое в прошлый раз давал… У бедолаги даже сердце остановилось на время от плохих предчувствий. Он мигом вспомнил о чем с женой тогда договорились и мураши по телу побежали — слово свое, не смотря даже на то что пил он держать привык, но к наказанию да еще и при свидетелях, явно был не готов. Да и кто же его знает, какое наказание жена мужу там придумает. Мало ли что…

А жена тем не менее уже и ремень притащила. Снимай говорит трусы и в позу. Вовке аж дурно стало… Да ты чего говорит — жена — с ума сошла. Разве можно взрослого мужика ремнем наказывать да еще и при посторонних. Но жалкое нытье жену не впечатлило. Как хочу, так и наказываю -сам же говорил, так что не теряй время. И он понял, что жена не шутит.

Наташка пускай выйдет хотя бы на время, продолжал ныть муж, уже понимая что наказания так или иначе не избежать. Но, выходить Наташка не собиралась и только улыбалась ехидно, поскольку давно уже зуб на мужика имела. Он видимо, настолько растерялся от всего, что как то и не заметил даже как трусы жена сама стащила, а затем экзекуцию все таки вытерпел до конца, почти что молча как и положено настоящему мужчине.

А теперь упал на колени и прощения проси как обещал — закончив первую часть позорного наказания приступила жена ко второй, не менее для мужика позорной. Чего там было уже ныть. Прикрыл срам ладошками, упал на колени что то там лепетал о прощении. Даже не помнил, что именно. Только помнил, как сверкали глазищи бесстыжие у Наташки когда она любовалась мужским позором и наказанием и как раскраснелись у обеих женщин щечки во время порки — видимо от возбуждения.

Ведь далеко не каждый день такую картину можно было увидеть как жена мужа голого за пьянку порет и стыдно наказывает. Он еще наверное минут сорок так вот простоял на коленях, выслушивая жены своей нравоучения да еще и наблюдая улыбку Наташки, которую дико веселило как муж подруги голый ладошками прикрывался. В конечном итоге, отпустила жена мужа только тогда, когда он еще раз, уже выпрямив спинку и вытянув руки по швам, попросил прощения и слово дал что такое больше не повторится и пить больше не будет.

Специально видимо, такой финал наказания мужа жена задумала, что мужу гаду совсем стыдно стало. И ему таки стыдно стало нереально, потому как во время наказания еще и эрекция откуда то взялась и торчать в таком виде перед бабами не в постели, а на коленях, действительно стыдно мужику. Так что пить муж таки после наказания того позорного бросил капитально и уже много лет не пьет.

Жуткая история про жену которая наказывала и порола мужа ремнем за пьянку при подруге

А Наташка зараза, иногда все равно подкалывает и вспоминает про наказание то, за пьянку и про эрекцию, во время наказания и порки. Видишь говорит — сколько пользы от наказания сразу и по мужской части ремень и порка помогает и от пьянки отваживает. Так что — говорит — нужно всем бабам на вооружение взять метод это полезный и наказывать мужиков и мужей за пьянку.

Должен сознаться, я не был идеальным мужем. Люблю, знаете, выпить с друзьяи пивка, сходить налево. Вот в одно из таких левых похождений я подхватил заразу. Естественно, заразилась и моя благоверная. Скандала не было, чему я был немало удивлен. Зато она продолжила колоть мне лекарство для профилактики и заставила глотать какие-то витамины. Это ее месть. Приходится терпеть, так как болезнь лишила меня работы и жена теперь является кормильцем семьи. Все дело в том, что я умудрился передать заразу своей директрисе. Вот здесь уже был скандал и я с треском вылетел с работы.

Поскольку я сижу дома, вся хозяйственая часть оказалась возложена на меня. Лишь по выходным, в качестве хобби, моя Дашенька, так зовут жену, проводит уборку квртиры и моет посуду, да и то иногда. Зато все остальное теперь входит в мои обязанности. Поначалу я пришел в ужас, но теперь мне это не кажется таким уж сложным - ко всему привыкаешь, даже к просмотру жениных мыльных опер вместо футбола.

Работу я так и не нашел, а Дашка не настаивала, даже наоборот отговорила от пары интересных предложений. При ее зарплате она вполне может содержать мужа, занимающегося домашним хозяйством, так она мне заявила, а я согласился.

Зато в наших с Дашей отношениях возникло что-то невероятное. Возможно это все потому, что я освободил жену от домашних хлопот и она не так утомлена. Не знаю. Но это просто улет, причем каждую ночь все дальше и дальше.

Мое положение домохозяйки давало много возможностей на мелкие приятные шалости типа сходить налево - болезнь меня ничему не научила. Совершенно ничему. Это и привело к очередному плачевному результату. В одно из подобных приключений я подцепил та-акую телку. Вернее это она меня подцепила, но это дело десятое. Важен результат. Когда мы сели в ее машину, меня словно бейсбольной битой по башке шандарахнули.

Очнулся я, как это ни странно, дома, в своей постели. В голове какой-то туман, ну ничего не соображаю и не помню, что было. Из тумана появилась моя Даша и заставила выпить какую-то гадость, от которой стало яснее в голове.

Полежи минут пять, отойди, - посоветовала Жена и растворилась в тумане комнаты.

Постепенно туман в голове исчез и я смог убедиться, что действительно нахожусь в своей постели. Мой живот был готов взорваться, но что-то мешало. Это что-то перекрывало кишечник и вполне реально мешало лежать на спине.врнувшись на бок, чтобы нащупать эту непонятность, я обнаружил, что на мне Дашкина шелковая ночнушка. Мало того, на мне оказались ее трусики. В заднице действительно была вставлена затычка. Попытка вытащить это потерпела фиаско.

Даша помогла мне с решением этой проблемы и я с облегчением закрылся в туалете. Уделив внимание проблеме затычки, я не обратил на другую. В туалете я обнаружил, что мой друг заневолен между ног при помощи металлических колец, пропущенных сквозь кожу. Любая его попытка возбудиться сопровождалась болью. Зато под трусиками был плоский животик. Что со мной сделали?

На выходе меня уже ждала жена с затычкой, смазанной вазелином. Что она себе воображает? Ноя смиренно принял это.

Зачем это нужно? - только простонал я.

Ну. Это приучит твой анус к нашим будущим играм. А если ты спрашиваешь про член, то это твое наказание за беспутство. Сперва ты оденешься, потом я все объясню.

Мне было предложено нарядиться в платье. Черт, я же мужик! Но я безропотно оделся. Меня удивила гладкость моей кожи и отсутствие растительности на ногах и груди. Не было синевы на подбородке. Все было идеально гладко. Даша объяснила, что пока я был без сознания мне сделали лазерную эпиляцию. Сделав мне макияж, она протянула мне украшения, велев их надеть. С браслетом, колечками и кулоном проблем не было, но сережки... С ними тоже проблем не оказалось. Что мне еще сделали пока я был без сознания? Я оглядел себя в зеркало - симпатичная телка вышка. Но мне это сильно не нравилось.

Подошла Даша с конвертом и какой-то коробочкой.

Теперь о наших печальных делах, - жена протянула мне конверт. - Взгляни, - в конверте обнаружились фотографии, доказывающие мое беспутство за последний месяц. - Ничему тебя болезнь не научила, поэтому я решила, что тебя следует проучить. А потому... - в коробке оказались какие-то ампулы. - Это лекарство я тебе колола по трети ампулы, думая, что ты остепенишься. Теперь доза будет увеличена до целой ампулы. Это не лекарство от грибка, это смесь гормонов, вызывающих феминизацию. Одна ампула в неделю не принесет особенного ущерба, ты останешься мужчиной, хотя кое-что в тебе немного изменится. Теперь о твоем наказании. Оно продлится тридцать недель, ровно столько, сколько ампул в этой упаковке. Все это время ты должен оставаться женщиной - тоже часть наказания. По истечении этого срока я тебя освобожу. Далее, твоя жизнь будет регламентирована правилами. По-началу простыми, но постепенно я буду их ужесточать. С каждым уколом, я буду сужать рамки этих правил. В идеале это будет происходить еженедельно. Однако, в случае нарушения правил тебя ждет наказание в виде дополнительного укола. Каждый новый укол - более строгие правила. Чем больше нарушений допустишь, тем дальше продвинешься на пути превращения в женщину. Все предельно просто. А теперь первый укольчик.

Никакая наука мне в прок не шла. Мне не нравилось изображать женщину, но все мои протесты вели к одному результату - лишняя доза гормонов. Тридцать недель? Как бы не так. Придя к выводу, что я не исправляюсь, Даша ввела новое наказание в виде увеличения срока моего пребывания в образе Марьяны, так она стала меня называть.

Несмотря на то, что все происходящее мне не нравилось, мое положение не казалось мне таким уж ужасным. В чем-то даже приятным. Как мужчина я ничто, но Дашины фантазии уносили нас на седьмое небо блаженства. Произошедшие во мне изменения позволяли получать довольно приятные ощущения во время наших ночных игр.

Только через год мне удалось избавиться от колечек, удерживавших член между ног. Они больше были ни к чему.

Несмотря ни на что, мы с Дашей продолжали любить друг друга. Не в плане секса или страсти. Даже не будь между нами интимной близости, мы продолжали бы любить друг друга платонически. По крайней мере это касается меня. Я люблю ее, иначе ей не удалосьбы проделать со мной все то, что произошло. Думаю, она тоже любит, по своему. Иначе она не настаивала бы на сохранении моего мужского состояния де-юро, хотя я женщина де-факто.

Неизменной осталась и еще одна черта моего характера. В первый раз я провела ночь с мужчиной после банкета, на который Даша привела меня как свою подругу. Не помню, как его звали, но мне понравилось. Очень. С тех пор я вновь бегаю от Дашки налево, но только теперь не по девочкам, а по мальчикам. Ну ничего мне с собой не поделать.

Василию Киндинову

Купец третьей гильдии Гаврила Кузьмич Хомутов был доволен своей жизнью: удалась! Смог правдами и неправдами вырваться из деревни с конфузливым названием Мошонки. Недалеко – в уездный Мещовск.
Лиха беда – начало! Возраст в самом соку: чуть больше сорока. Только успевай получать от жизни подарки! Там, глядишь, в Калугу со всем семейством перебраться удастся, а то и в Москву.
При слове «Москва» перед глазами Гаврилы Кузьмича волшебным образом возникали разноцветные купола собора Василия Блаженного. Он начинал чувствовать блаженство и умиротворение.
Москва! Москва! Москва!
Пока же, Мещовск, как сообщает Путеводитель по Калужской губернии: 48 лавок,6 церквей и 448 домов. Один из них его - Гаврилы Кузьмича Хомутова.
Стоит на берегу Туреи. Реки, не то, что бы широкой, но коварной. Прошлым летом бабы купались в ней, затянуло одну - Секлестею, закрутило. Не нашли - пропала!
А так – тишина. Вода – зеркало: смотришь в неё – душа радуется, сердце клокочет в груди.
Хорошо жить на свете!
С этой облагораживающей и обнадёживающей мыслью Гаврила Кузьмич вспомнил – сегодня же суббота! День в семействе Хомутовых особенный.
С раннего утра начинались хлопоты.
Женская половина: супружница Феодосья Ивановна и дочь Варвара(на Великий Пост 14 исполнилось!) шли на кухню тесто месить, пироги разные печь, да рыбу разделывать. Не царскую, правда, осетрину или стерлядь – свою, турейскую: карпа и леща.
К застолью готовиться. Хоть, и Пасха прошла – грех не вкушать посланное Богом!
Пока Феодосия и Варька возились на кухне, его «мальчишатник»: двенадцатилетний Прошка и десятилетний Ванька отправлялись ломать прутья для своего и сестринского «филейного воспитания».
Работёнка – не простая! Выбрать прут подлиннее, по - гибче, чтобы сёк больнее. Последние условие было главным при приёмке работы.
Гаврила Кузьмич не раз задавал себе вопрос: злой он или жестокий так сурово воспитывать детей? И всегда отвечал на него однозначно: ничуть. И отец он примерный и в общении добрый, и с соседями и друзьями хлебосольный.
Как же иначе мальчишек воспитывать? Они же будущие продолжатели дела его купеческого. Их необходимо в воле держать, иначе всё по миру пустят и никчемными станут!
А Варька? Ей девство, целомудрие беречь, чтобы хорошего мужа иметь, жить с достатком, в радость.
Что для этого надо? Сечь её чаще, сильнее, да на колени под образами Святыми ставить. Золотой девка вырастет, а так медный позеленевший пятак.
Долг родительский через филейные части внушать детям нравственность и дисциплину. Иначе стыда от них не оберёшься!
Часто вечерами, а чаем, Гаврила Кузьмич беседовал с дочерью и сыновьями об основах домашнего воспитания, внушал им библейскую истину: «Кого любит Господь, того отмечает и наказывает». Батюшка Агафон – настоятель Мещовского городского Храма считал Гаврилу Кузьмича «начитанным христианином». Не зря!
Супружнице своей Феодосье, он за чаепитием не раз повторял, что Господь завещал «исцелять человека в субботу».
Как?
Сечь розгами. Не зря же в Притчах записано: «Розги и обличения дают мудрость».
Хотя, честно сказать такого внушения для Феодосьи Ивановны и не требовалось. Её в детстве саму секли как сидорову козу. Она любила говорить детям: «шрамы неделями не сходили».
Зато в люди выбилась, живёт – как сыр в масле катается, супружница отменная и мать не плохая.
- Ты должна раз и навсегда помнить: не отец тебя сечёт. Господь направляет его руку и назначает количество ударов.
Умные слова, умной женщины!
Варька, правда, всегда соглашается с матерью – знает: слово поперёк, сразу получит «субботнюю надбавку» в несколько раз превосходящую само наказание.
Таковы порядки в доме Гаврилы Кузьмича, единые - для всех. Для семейства Хомутовых, и для обязательно приходящих к ним на субботнее застолье и филейное воспитание, приказчика Федула Никанорыча Корзинкина с супружницей Степанидой Игнатьевной и сыном Васькой.
В своём доме он глава и хозяин!
Зря, что ли выбивался в купцы третьей гильдии?! Каких трудов стоило набрать необходимые по закону 8.000 рублей, заиметь три торговых лавки. Две «для виду» - в них он поместил склад мануфактуры и бакалеи. Одной - действующей на городском базаре. В ней и заправлял делами Федул Корзинкин. Мужик неторопливый, основательный, носивший картуз с чёрным лаковым козырьком и, выбритый всегда гладко.
Доверять ли ему или нет, Гаврила Кузьмич не знал. С одной стороны, приказчиков не вороватых в природе не существует, с другой никогда подобное за Федулом не замечалось: чего зря на человека напраслину возводить?
Притянуть же его по - ближе к себе, против этого Гаврила Кузьмич не возражал. Кто знает? На всякий случай. Заодно и Ваську повоспитывать филейно.
Лишняя порка мальчишке никогда не помешает!
Чтобы не мешать Фене (так по домашнему он звал свою Феодосию) и Варьке (за ним числилась привычка прийти на кухню и проверять пальцем сготовленное) Гаврила Кузьмич отправился в монопольку за водкой. Без неё застолье – не застолье и суббота – не суббота.
Благо через дорогу. Выбрал несколько бутылок покрепче – с расчётом наследующую субботу; о грядущем повышении акцизов на водку, о русском народе «вечно пьяном».
Пока говорили, и полдень наступил, а с ним и недалёкое застолье с филейным воспитанием.
Любил это время Гаврила Кузьмич! Что в лавке сидишь, словом не всегда удаётся переброситься. Кто же ты такой – не знает никто.
Здесь же – он во всей красе свой Хозяина и Главы дома!
Вернувшись, Гаврила Кузьмич обнаружил накрытые снедью столы и, ждущих его со свежесрезанными розгами Прошку с Ванькой.
Недаром отец Агафон чтил христианскую учёность Гаврилы Кузьмича. Слова в Святых Писаниях воспринимались им жизненно. Он находил в них опору и смысл семейного существования.
Прошка и Ванька стояли перед ним голыми, как и положено по христианской традиции: «Быть чистыми перед глазами Господа ничто не должно быть срыто от него». Стояли, уныло переступая с ноги на ногу, зная хорошо, что их ждёт дальше.
Вот, стервецы! С малолетства секу, а не могут боль пересилить! Вырвалось само собою:
- Уже испугались?! Мужики называется! Получите свою норму в троекратном размере!!!
Мальцы в ответ захныкали, загундосили, размазывая слёзы по лицу и утирая ладонями сопли.
- Показывайте что принесли!
В руках Гаврилы Кузьмича оказался внушительный пучок прутьев. На некоторых остались листочки. Было видно: Прошка с Ванькой опасаясь, что их работа не зачтётся из-за «жалости к себе» (такое бывало уже не раз) наломали с запасом.
Гаврила Кузьмич посмотрел на сыновей с презрением, выдернул прут из самой середины пучка:
- Живо! Один к одному!
Мальчишки наклонились, подставив под отцовскую розгу ещё не разрисованные полушария.
Гаврила Кузьмич стегнул прутом Прошку, тот взвизгнул – больше для порядка, след был еле заметный. Взяв другой прут, Гаврила Кузьмич опробовал его на Ваньке. Тот держался молодцом - не пикнул. Так попеременно розга за розгой опробовал все на мальчишеских филейных частях.
Прошка расквасился, рыдал навзрыд. Ванька, хоть, и покрикивал изредка держался мужественно.
Бывает же такая разница! Всего два года. Старший рамазня и нюня, младший - терпеливый и выносливый.
Сама собою пришла в голову спасительная мысль: придётся Прошку сечь ежедневно - страх боли болью из него выбивать!
Из тридцати двух отбраковал всего четыре прута. Сломал их пополам, чтоб не путались.
- Варька, ты где – присоединяйся к братьям! Тащи горох под иконы и на колени все трое!!!
Каждый раз так: сопливка ещё, а женское в ней бродит, крутит, рвётся наружу. Свои правила хочет в доме установить. Не выйдет! Он поилец и кормилец семьи и ему решать, что и как, а не бабам с их куриными мозгами!
Краем глаза Гаврила Кузьмич увидел, как вошла в зал Варька, красная как всегда от стыда (и откуда силы у девки на него берутся?!), таща, обхватив руками воспитательную скамейку. Отполированную до блеска, поколениями поротых на ней. Вслед за дочкой и скамейкой шла, нет, плыла лебединой походкой его Феничка. Её (и это прекрасно видел и понимал Гаврила Кузьмич) предстоящее филейное действо по женски возбуждало и приподнимало над медленным, невыносимо однообразным и скучным течением жизни.
- Странные они бабы, - подумалось Гавриле Кузьмичу, - под ударами корчатся, орут, матушку с Господом вспоминают, а тянутся к ним, хотят…
Варька, всё-таки, вышколенная девка. Скамейку поставила прямо напротив столов. Обзор великолепный!
Тут и колокольчик в сенях зазвенел.
Корзинкины пришли!
Радостно защемило сердце.
Человек основательный, христианин примерный, охранявший супружество как зеницу, Гаврила Кузьмич даже себе боялся признаться, что неравнодушен к Степаниде Игнатьевне.
Какая она Степанида – Стёпка!
Двадцать три исполнилось. В тринадцать Ваську родила, как и было всегда положено на Руси!
Разве не восхитительно, головокружительно и в свои сорок с гаком произносить строго:
- Стёпка – на лавку!
Да. Взрослых женщин в семействе Хомутовых тоже секли по субботам. Откуда взялся такой обычай Гаврила Кузьмич ни себе, ни домашним объяснить не мог. Но знал: Отец сёк его мать, дед – бабку, прадед – прабабку. Давний обычай.
Для него – исполнение традиции предков, было ещё и сладостно – приятным занятием. Голая Стёпка имела изюминку, занимавшую после порки воображение, а иногда захватывавшую сны.
Федул, наезжая в Москву за товаром покупал там не только соль, сахар и ситец, но и похабные заморские журнальчики. Был у него на Сухаревке знакомый книжник.
В журнальчиках Федул и вычитал, что жена должна иметь «французский вид», ну совсем, без волос, спереди на теле, как малолетка. Мол, небритыми крестьянки, да прачки в городах остаются.
Для Федула слова эти прозвучали как приговор. Он всегда тянулся к господскому, аристократическому. Уговаривать Стёпку долго не пришлось. Ей откровенно понравилась «французская затея».
Понравилась она и Гавриле Кузьмичу, с Фенькой же – застопорилось.
- Не хочу ходить общипанным цыплёнком, изгаляйся на Варьке. Ей рано ещё бабский вид иметь…
Так вот и поселилась Стёпка в его воображении и снах.
Было одно, очень важное для Гаврилы Кузьмича отличие женской порки от детского филейного воспитания.
Сёк он их не розгами. Что они им, задастым? Как слону дробинка.
Порол их «дураком». Плёткой, которую отец невесты передавал мужу во время венчания. Название – меткое: дурак - дурь женскую выбивает!
- Что ж, начали!
Этими словами Гаврила Кузьмич всегда начинал субботние воспитательные застолья. Произнёс он их и сейчас, наблюдая не без гордости за свою семью, как дети, стоя под образами на горохе усердно молились, разгибаясь и нагибаясь, выставляя напоказ, пока ещё не полосатые заднюшки. Как Фенька и Стёпка уединились за ширмой, чтобы раздеться и предстать перед мужчинами во всём женском великолепии и силе.
«Дурак» висел на самом видном месте, в зале, на стене. Стёпка голая, в восхитительном «французском виду», сняла его, подошла к Гавриле Кузьмичу. Присела перед ним в глубоком реверансе (подумалось: в гимназии что -ли научилась?).
- Возьми, Гаврила Кузьмич. Учи жизни – не разумную!
Улыбнулась.
Стёпка не легла, а села верхом, обхватив длинными ногами скамейку, наклонилась.
- Секи – не жалей!
Сказано – сделано. Гаврила Кузьмич взмахнул плёткой не высоко и не сильно. Увидел, как вспухли на спине и ногах рубцы, как задорно скачет под ударами Стёпка. Стало ему завидно сильно. Ни Фенька, ни мальчишки, ни, тем более Варька, ничего подобного проявить не могут. Орут, как недорезанные свиньи!
В сердцах, Гаврила Кузьмич взмахнул по - выше, по- сильнее, дёрнул плётку на себя: раз, другой. Рубцы пламенели, наливались кровью. Плётка – не розга.
Стёпка – хоть бы хны. Радуется, светится счастьем!
Вот это - выдержка.
Куда, до ней Феньке. Сразу же стала крутиться на лавке, хвататься руками, закрываться ими от ударов, кричать.
Позор, да и только!
Врезал ей на прощанье тройку – другую сильных ударов: завыла белугой.
Что с неё взять?
Отправил её, а заодно и Стёпку под иконы, в угол, на горох, стыд и срам, да грехи свои замаливать.
Пока женщины усердно молились то громко, то произнося тихо, еле слышно:
- Господи, спаси и помилуй!
Дети по росту выстроились перед отцами, наливавшими друг другу «мерзавчики с водкой и закусывавшими «горячительное» солёными огурчиками и жареной рыбой.
«Воспитательная шеренга» - придумка Гаврилы Кузьмича.
Как-то он заметил, что Прошка и Ванька по- мужски возбуждаются смотря на то, как он сечёт Варьку. Дело Хорошее! Мальчишкам полезно видеть (в жизни не раз пригодится) подчинение женщины, а ещё лучше, девочки, мужчине – отцу. Так все мы подчиняемся Господу, нашему Создателю! Беда лишь в том, что Варька не видит, как братья реагируют на её порку.
Вот и пришла ему в голову «воспитательная шеренга».
У мальчишек удики натягиваются струною, Варька – рядом свёклой вареной. Пусть привыкает тоже к подчинению мужскому. Иначе: какая из неё жена? Так, необъезженная кобыла!
По старшинству первой сёк Варьку. Она тоже не легла, встала коленями на скамейку. Не случайно. Гаврила Кузьмич использовал порку дочери и для другой цели: проверки её девства.
Иногда он благодарил Господа, что живут они в заштатном Мещовске, где соблазнов и кавалеров с гулькин нос. Но контроль всё равно необходим.
К тому же, Гавриле Кузьмичу нравилось смотреть, как изгибается Варькина спина под ударами, подрагивают груди и выстреливают из них соски.
«Красивка» - одним словом, говорил он себе, стегая орущую и просящую после каждого удара прощения дочь. Сёк сильно по- женски, между округлых выпуклостей. Так чувствительней и больнее. Девка должна знать мужскую руку – своё место в семье и жизни, уметь не только подчиняться, но и принадлежать мужчине!
Магическое слово «принадлежать!»
От него всегда потели руки у Гаврилы Кузьмича, удары становились сильнее, безжалостнее.
Принадлежать!
Добивался всегда и от Феньки, и от Варьки, и огольцы стелются – полностью в его воле, - а мало!
Стёпка хорохорится, под плёткой ржёт, как пьяная лошадь - всё нипочём. Спрашивал у Федула: как, такая получилась? Говорит: всегда к боли не чувствительной была. У Стёпки спрашивал - не ответила, захохотала. Снова захотелось сечь её и сечь. «Дураком». Потому-что Стёпка не дура, а кто?
Мальчишки убрали скамейку, отодвинули стол. Знают: слишком вольготно для них на скамейке лежать.
Прошка, как старший «стал в позу» первым. Согнулся пополам, обхватил руками коленки, напряг филейные части. Варька,как девка, была избавлена от счёта ударов: громкого,отчётливого. Для мальчишек он был обязательным. Не отблагодарённые и не сосчитанные удары не засчитывались. Тяжело – знаю. Но, кто сказал, что порка – это легко и не мучительно?!
Засвистели розги, заорал пацан. Не до счёта ему, тем более, не до благодарности. Криком и страхом исходит, хорошо ещё не писается. Бывало такое с ним раньше…
Стыдобище вселенское!
Стегал безжалостно, дёргал на себя розгу, кровь пошла – остановился. Посмотрел: и снова ещё сильней, сильней по всему телу (только бы яички не задеть!)
Охрип Прошка, в крови весь – суровая наука!
Не успел он разогнуться, как на спину к нему лёг Ванька. Обхватил ногами, трясётся, боится, что так же жестоко высеку, как брата. Не зря!
Давно, ещё на прошлое Рождество, Гаврила Лукич, заметив Ванькино хныканье решил из него мягкость для будущего купца не позволительную розгой выбивать. Не только по субботам, каждый день, а то и по несколько раз на день.
Купцами так просто не становятся!
Сейчас же Господь велел отделать так, чтобы мать и отца своих забыл лишь в покорности и благодарности вспоминал!
Зрелище неописуемое!
Внизу Прошка, согнувшись, красный как рак стоит, слёзы и сопли льёт. Над ним Ванька под розгами елозит, извивается, кричит,как раздавленная телегой кошка, не забывая и успевая вставлять «Спасибо!» и счёт ударов. Исполнительный мальчик.
Ваську Корзинкина секли «родительской поркой» снова на скамейке. С одной стороны встал Гаврила Кузьмич, с другой – Стёпка, как была голая, иссеченная.
Пошла работа: вжик! вжик! вжик!
Мальчишка едва успевал увёртываться о одного удара, как его тут же настигал другой. Дрожит, вьётся на скамейке, но не кричит. Благодарит спокойно и так же спокойно отсчитывает удары. Весь в мать…
И крови нет. Одни чёрно – синие полосы. Такого запори – ничего не услышишь от него, не поймёшь.
- Хватит!
Гаврила Кузьмич взял за руку Стёпку. Стыдно было самому себе признаться, что он, поря, совсем не смотрел на Ваську, стегал в такт, уставившись на Стёпку: возжелал её, захотел.
Хотя бы прикоснуться, случайно, или для дела. Взять за руку, остановить…
Прикоснулся. Остановил. Как молния пролетела!
Скорей за стол! К водочке, грибкам, огурчикам солёным, пирожкам – от греха по - дальше.
Федул, он-то мужик выдержанный, виду не показывает, рюмку за рюмкой наливает, грибочки, да огурчики нахваливает. Приказчик, одним словом. Человек подневольный, зависимый. Но место своё знает.
В их лавке на базаре полный порядок. В ней не только чай, сахар, табак – одежда всякая: портки, сорочки, башмаки. Запутаться что и как – просто. У Федула товары разложены по полочкам, подписаны. Любо – дорого посмотреть: дисциплина.
Она везде нужна. В деле купеческом и деле семейном. Без неё жизнь превратиться в труху.
- Собирайтесь к Всенощной!
Фенька, Стёпка – баню! Помойте детей и помойтесь сами! Чистыми надо к Господу приходить…